Она любит бусинки. Они у нее повсюду: насыпаны в большой прозрачный бокал на полке, шуршат-перекатываются на зеркальном столике, нанизанные на шелковую ленточку охватывают шею. Она мастерит самодельные ожерелья, браслеты – легкие, звенящие – пришивает на одежду вместо пуговиц. Раньше тебя это раздражало. Потом ты привык и перестал замечать.
Она всегда начинает одеваться с украшений. Ты знаешь, что так не принято, но ей бесполезно объяснять. Да и не особенно хочется. Ты смотришь на это представление уже почти год и тебе не надоедает.
Вот она совсем еще обнаженная идет к зеркальному столику. Солнечные лучи осторожно трогают ее кожу – белую, нежную, она всегда боится загорать, скрывает ее под легким облаком прохладных тканей - преломившись в стеклянных подвесках цветным бисером рассыпаются по телу. Ее волосы, взлохмаченные после ночи, переливаются всеми оттенками корицы и шоколада, вспыхивают теплыми искрами, когда она пытается пригладить их щеткой. Молоко и шоколад, ему всегда казалось это самым лучшим сочетанием.
Она сидит перед зеркалом, откровенная, отстраненная, задумчиво перебирает рукой свои феньки. Выуживает что-то, смотрит пристально – черные ониксовые бусы на шнурке холодно блестят, пока она мнет, крутит их на руке. На ее белой коже они должны выглядеть идеально, но она никогда их не одевает – каждое утро вертит их в руках, ее глаза также холодно блестят, а лицо застывает мраморным изваянием. Затем вздыхает, откладывает и выбирает другие. Иногда ему кажется – если она их оденет, ее лицо и глаза, застынут навсегда.
Сегодня она выбирает хризолит – ему очень нравятся эти бусы с теплым морским оттенком, так подходящим к ее глазам. Кожаный шнурок песочного цвета тонкой струйкой стекает по ключицам, зеленоватые камушки дышат прибоем на ее груди. Еще один шнурок перехватывает волосы в пушистый хвост, короткие пряди спереди обрамляют лицо. Пока она подымается и идет к шкафу, ты торопливо встаешь с кровати, перебираешься поближе – представление еще не закончено и ты стремишься быть в первом ряду.
Черное белье, легкое, кружевное, но в меру – она не оригинальна в своих предпочтениях. Ты любишь дарить ей красивые вещи – но белье она принимает только черное, нежное, без вычурностей и блесток. Тебя злит это постоянство, это пренебрежение твоим мнением, которое она и не пытается скрывать. И пугает то, что такая мелочь стала значить для тебя так много.
Она наклоняется, вытаскивая что-то с нижней полки, бедра соблазнительно обрисовываются и ты беспокойно ерзаешь – утренний секс уже был, ты ленив и расслаблен, но черт возьми, какой мужчина сможет спокойно усидеть, как его девушка так изгибается. Она оборачивается, в ее глазах мягкая усмешка, и ты смущенно улыбаешься ей, признавая что наблюдаешь за ней. Игра, правила которой известны давно.
Она достает что искала и быстро облачается в черные мягкие джинсы и светлую рубашку с полоску. Ты не замечал, чтобы она когда либо спешила, ее движения отточенные, плавные и уверенные, но притом быстрые. Ее никогда не приходится ждать. Она вертится перед зеркалом, затем игриво поворачивается к тебе, чуть изгибаясь телом, дразня. Ей нравится так одеваться и так играть – строгая, почти мужская одежда на ее весьма женственных формах, серьезное лицо и флиртующий, озорной взгляд. Ты одобрительно хлопаешь, протягивая к ней руки – ну иди же сюда – но она смеется и отходит на шаг дальше. Солнечный свет падает на лицо, зажигая искры на бусинах, искры в глазах, тающий шоколад ее волос струится мягкими волнами, оглаживая скулы, виски, губы влажно мерцают, лукаво изгибаются, когда она слегка прикусывает их, пытаясь стать серьезной. Ты чувствуешь, как что-то давит на сердце, словно на грудь положили плиту, не дает вздохнуть, пошевелиться. Что-то, что требует высказаться, выплеснуть наружу, то о чем ты неподозревал, что родилось само и без твоей воли, но выросло, созрело и теперь просилось наружу. Простые, совсем простые слова, как и чувства, как этот взгляд и тепло солнца на ее коже.
- Знаешь, я… люблю тебя.
Ты смотришь в ее глаза и слышишь звон с которым разбивается вокруг тебя это теплое утро.
«Договор» - говорят ее глаза, разом ставшие похожими на зеленые бусины. – «Договор, ты же знал»
«Договор» - думаешь ты. – «Я знал.Дурак!Дурак!» - что-то внутри тебя кричит и рвется пол взглядом этих холодных стеклянных глаз. Злость подымается в тебе, оскорбленная гордость и отчаяние – страшная, отравленная смесь.
- Да к черту этот Договор! – ты прыжком преодолеваешь расстояние между вами, хватаешь ее за плечи, взглядом пытаешься взломать этот жуткий лед в ее глазах. – Ты же любишь меня! Ну, скажи же! – трясешь ее, не сопротивляющуюся, словно надеешься силой разбить хризолитовое стекло ее глаз, вернуть им живое тепло. – Ну скажи, ты же любишь! Ты прожила со мной много дольше чем с кем-либо раньше. Неужели этот глупый договор еще имеет значение для тебя. Ну скажи же! – ты почти молишь, но она молчит и ее глаза по прежнему похожи на бусины. Ты кидаешь ее на кровать, придавливаешь телом, жадно шаришь по телу разрывая рубашку, так что бусинки пуговиц дробью разлетаются по всей комнате, сдираешь ожерелье – рывком, причиняя боль – но в ее глазах по прежнему холодный блеск, без слез, без чувств – те бусины, кототрые не сорвать. Холодный стеклянный блеск глаз, через который тускло проглядывают презрение и насмешка. И неумолимость, которая заставляет тебя бессильно упасть, скатиться с ее тела, отчаянно шептать в пустоту:
- Не уходи.
Она не откликается, медленно встает с постели, заправляя волосы, сдергивая рубашку. Ее красота не изменилась, нет изменилась – стала чужой, холодной. Снежная белизна кожи и мертвенная зелень взгляда. Навсегда для тебя. Ты еще увидишь ее теплой, живой – но не для тебя, не с тобой и от этого становится так больно, что ты резко, мучительно вскакиваешь, преграждаешь ей путь.
- Не уходи, не…ет, пожайлуста, ты же все для меня! Я никогда не любил... не знал что так бывает... ну дай мне еще один шанс… Забудь, что я сказал, ты же можешь... можешь представить, что я не говорил этого... мы начнем все с начала... я не скажу тебе... если ты не хочешь, я никогда больше не скажу тебе этого…
Она молча слушает, ее глаза спокойны, лицо застыло фарфоровой маской. Ты хватаешь ее за руки, преданно заглядываешь в глаза и спотыкаешься об этот ровный холодный взгляд. Ничто ее не проймет, понимаешь ты, ни ярость ни мольбы. «Ложь, все ложь» - шепчешь ты, отпуская ее, - «все до единого». Смотришь в пол, чтобы не видеть как она спокойно одевается и собирает свои вещи в сумку. Их мало этих вещей – за без малого год совместной жизни она почти ничего не приобрела. «Потому что знала» - шепчет внутренний голос. – «Все обман».
- Но зачем? – отчаянный, обиженный выкрик, останавливает ее на пол-пути к выходу.
Она оборачивается и ее лицо, такое жуткое в своем спокойствии, что тебе хочется ее ударить.
- Потому что Договор. Я не люблю сама и не позволяю любить меня. Секс ради секса, ни любви, ни обязательств. Мне большего не нужно.
Да, ты знаешь. Ты сам согласился на это, тогда, в самом начале. Радовался, хвастал друзьям – у меня девушка, которая от меня ничего не требует, ни подарков, ни внимания, ни даже верности. Свобода поступать как хочешь. Свобода от которой ты сам отказался – исподволь, незаметно сменив ее на цепи привязанности и любви. Веря в глубине души, что и она…
- Ты бесчувственная кукла! - сейчас ты ненавидишь ее до дрожи в пальцах, - Ты обманщица и шлюха! Иди нафиг, ищи других простаков, я больше не желаю тебя видеть! Не приму даже если попросишь! Даже если умолять будешь! На коленях! Когда-нибудь… когда-нибудь… ты тоже… будь ты проклята, тварь!
Она холодно улыбается и аккуратно закрывает за собой дверь, а ты с размаху запускаешь стакан с бусинами – единственное, что осталось от нее – в стену. Легкий звук удара, звон осколков и веселый перестук бусинок по полу – легких, ярких, теплых, как дни твоей жизни, что разбилась сейчас на твоих глазах.

На лестничной площадке она чуть помедлила, глядя на дверь квартиры, в которой провела почти год своей жизни. Звон стекла и легкое стаккато по полу, приглушенное картонными стенами совковой постройки – как предсказуемо. Сейчас ее глаза не напоминали бусины – легкая грусть сломала лед, талой водой залила жесткость и насмешку. Взгляд был утомленным, а лицо бледным – с каждым годом уходить все труднее. Но и остаться нельзя. То, что она придумала – не идеальная схема, но лучшего она не знает. Она стала спускаться вниз, и мысли ее текли спокойно, как всегда.
«Надо будет отдохнуть месяца два. Нет, лучше три, сейчас начало лета, можно съездить куда-нибудь… Вот глупый, его любовь видна любому дураку, на что он рассчитывал? Что я слепая? Ведь я провоцировала его, всю последнюю неделю, а он даже не заметил? Не понял?.. Вот дурачок… Проклял меня, надо же.» Она толкнула дверь парадной и вышла на улицу. Яркое утреннее солнце согрело, осветило ее – глаза снова затеплились южным морем, кожа золотилась - живая, теплая, нежная. Лишь черные бусины оникса на ее шее блестели холодно, настороженно, не пуская тепло туда, где по преданьям жила душа.